Неточные совпадения
Левин знал
брата и ход его мыслей; он знал, что неверие его произошло не потому, что ему легче было жить без веры, но потому, что
шаг за
шагом современно-научные объяснения явлений мира вытеснили верования, и потому он знал, что теперешнее возвращение его не было законное, совершившееся путем той же мысли, но было только временное, корыстное, с безумною надеждой исцеления.
Сбежав до половины лестницы, Левин услыхал в передней знакомый ему звук покашливанья; но он слышал его неясно из-за звука своих
шагов и надеялся, что он ошибся; потом он увидал и всю длинную, костлявую, знакомую фигуру, и, казалось, уже нельзя было обманываться, но всё еще надеялся, что он ошибается и что этот длинный человек, снимавший шубу и откашливавшийся, был не
брат Николай.
Но Каренина не дождалась
брата, а, увидав его, решительным легким
шагом вышла из вагона. И, как только
брат подошел к ней, она движением, поразившим Вронского своею решительностью и грацией, обхватила
брата левою рукой за шею, быстро притянула к себе и крепко поцеловала. Вронский, не спуская глаз, смотрел на нее и, сам не зная чему, улыбался. Но вспомнив, что мать ждала его, он опять вошел в вагон.
— Каждый член общества призван делать свойственное ему дело, — сказал он. — И люди мысли исполняют свое дело, выражая общественное мнение. И единодушие и полное выражение общественного мнения есть заслуга прессы и вместе с тем радостное явление. Двадцать лет тому назад мы бы молчали, а теперь слышен голос русского народа, который готов встать, как один человек, и готов жертвовать собой для угнетенных
братьев; это великий
шаг и задаток силы.
— Весьма зрело и очень интересно. Но ты забыл, что аз есмь купеческий сын. Это обязывает измерять и взвешивать со всей возможной точностью. Алина Марковна тоже не лишена житейской мудрости. Она видит, что будущий спутник первых
шагов жизни ее подобен Адонису весьма отдаленно и даже — бесподобен. Но она знает и учла, что он — единственный наследник фирмы «
Братья Лютовы. Пух и перо».
Потребовалось усилие — хотя и небольшое — для того чтоб подойти к
брату. Ковер и мягкие зимние туфли заглушали
шаги, и Дмитрий обернулся лишь тогда, когда
брат произнес...
Круто повернувшись, Дмитрий тяжелыми
шагами подошел вплоть к
брату...
Приход его, досуги, целые дни угождения она не считала одолжением, лестным приношением любви, любезностью сердца, а просто обязанностью, как будто он был ее
брат, отец, даже муж: а это много, это все. И сама, в каждом слове, в каждом
шаге с ним, была так свободна и искренна, как будто он имел над ней неоспоримый вес и авторитет.
Увидав
брата, она вскочила с дивана и быстрым
шагом, свистя шелковой юбкой, вышла ему навстречу.
Тут, кроме главной причины, побудившей его к такому
шагу, виновата была и некоторая незаживавшая в сердце его царапина от одного словечка Смердякова, что будто бы ему, Ивану, выгодно, чтоб обвинили
брата, ибо сумма по наследству от отца возвысится тогда для него с Алешей с сорока на шестьдесят тысяч.
Они крепко пожали друг другу руки, как никогда еще прежде. Алеша почувствовал, что
брат сам первый шагнул к нему
шаг и что сделал он это для чего-то, непременно с каким-то намерением.
Брат Иван сделал к нему
шаг, чего так давно желал Алеша, и вот сам он отчего-то чувствует теперь, что его испугал этот
шаг сближения.
— Да, да, — повторил я с каким-то ожесточением, — и в этом вы одни виноваты, вы одни. Зачем вы сами выдали вашу тайну? Кто заставлял вас все высказать вашему
брату? Он сегодня был сам у меня и передал мне ваш разговор с ним. — Я старался не глядеть на Асю и ходил большими
шагами по комнате. — Теперь все пропало, все, все.
Братья Стрельцовы — люди почти «в миллионах», московские домовладельцы, староверы, кажется, по Преображенскому толку, вся жизнь их была как на ладони: каждый
шаг их был известен и виден десятки лет. Они оба — холостяки, жили в своем уютном доме вместе с племянницей, которая была все для них: и управляющей всем хозяйством, и кухаркой, и горничной.
Я, как и
брат, расхохотался над бедным Тутсом, обратив на себя внимание прохожих. Оказалось, что провидение, руководству которого я вручал свои беспечные
шаги на довольно людных улицах, привело меня почти к концу пути. Впереди виднелась Киевская улица, где была библиотека. А я в увлечении отдельными сценами еще далеко не дошел до тех «грядущих годов», когда мистер Домби должен вспомнить свою жестокость к дочери…
Остальные
братья тоже бежали с ругательствами. К ним присоединились бывшие поблизости ученики, и взбешенный Кранц, все прибавляя
шагу, дошел до своей квартиры, сопровождаемый свистом, гиканьем и криками «ура». К счастью, квартира была недалеко. На крыльце немец оглянулся и погрозил кулаком, а в окно выглядывало злорадное лицо бедной жертвы его коварства…
Она сделала свой первый практический
шаг с чрезвычайною решимостью, выйдя замуж за господина Птицына; но, выходя замуж, она вовсе не говорила себе: «Подличать, так уж подличать, лишь бы цели достичь», — как не преминул бы выразиться при таком случае Гаврила Ардалионович (да чуть ли и не выразился даже при ней самой, когда одобрял ее решение как старший
брат).
Старик уже отбросил все мечты о высоком: «С первого
шага видно, что далеко кулику до Петрова дня; так себе, просто рассказец; зато сердце захватывает, — говорил он, — зато становится понятно и памятно, что кругом происходит; зато познается, что самый забитый, последний человек есть тоже человек и называется
брат мой!» Наташа слушала, плакала и под столом, украдкой, крепко пожимала мою руку.
Мальчик без штанов. У нас,
брат, без правила ни на
шаг. Скучно тебе — правило; весело — опять правило. Сел — правило, встал — правило. Задуматься, слово молвить — нельзя без правила. У нас,
брат, даже прыщик и тот должен почесаться прежде, нежели вскочит. И в конце всякого правила или поронцы, или в холодную. Вот и я без штанов, по правилу,хожу. А тебе в штанах небось лучше?
Тут кстати Адуев вспомнил, как, семнадцать лет назад, покойный
брат и та же Анна Павловна отправляли его самого. Они, конечно, не могли ничего сделать для него в Петербурге, он сам нашел себе дорогу… но он вспомнил ее слезы при прощанье, ее благословения, как матери, ее ласки, ее пироги и, наконец, ее последние слова: «Вот, когда вырастет Сашенька — тогда еще трехлетний ребенок, — может быть, и вы, братец, приласкаете его…» Тут Петр Иваныч встал и скорыми
шагами пошел в переднюю…
— Это, как впоследствии я узнала, — продолжала та, — означало, что путь масонов тернист, и что они с первых
шагов покрываются ранами и кровью; но, кроме того, я вижу, что со всех сторон
братья и сестры держат обнаженные шпаги, обращенные ко мне, и тут уж я не в состоянии была совладать с собой и вскрикнула; тогда великий мастер сказал мне...
В целом городе, на улицах, домах, только и было речей об ожидаемом позорище. Я и
брат нетерпеливо желали быть в числе зрителей; но мать моя долго на то не соглашалась. Наконец, по убеждению одного из наших родственников, она вверила нас ему под строгим наказом, чтоб мы ни на
шаг от него не отходили.
— Как ты легкомыслен, мой друг… Кто живет в Павловске? Разжиревшая буржуазия, гнусные аристократы, бюрократы, гвардейцы, а я — мыслящий пролетариат. Представь себе, что я живу в двух
шагах от тебя, — знаешь Заманиловку? Это по дороге к доброй фее… Я,
брат, нынче шабаш: ни-ни. Запрещено все.
Ну, думаю себе, не хочешь,
брат, слабительного, так я тебя иным путем облегчу, а меня, чувствую, в это время кто-то за коленку потихоньку теребит, точно как теленок губами забирает. Оглянулся, вижу, стоит возле меня большой мужик. Голова с проседью, лет около пятидесяти. Увидал, что я его заметил, и делает
шаг назад и ехидно манит меня за собою пальцем.
На этот раз стариковские ноги изменили; не успели сделать они и двадцати
шагов, как уже Дуня была подле
братьев.
— Постой тут, Гаврик, — сказала девушка и, оставив
брата у двери, прошла в комнату. Лунёв толкнул к ней табурет. Она села. Павел ушёл в магазин, Маша пугливо жалась в углу около печи, а Лунёв неподвижно стоял в двух
шагах пред девушкой и всё не мог начать разговора.
— Болеть об нищей
братии, а в то же время на каждом
шагу делать подлости, мерзости: лучше первоначально от этого отказаться, а потом уже переходить к высшим подвигам гуманности!» Потом про другой, очень почтенный журнал, он выражался так: «О-хо-хо-хо, батюшки… какие там слоны сидят!
— Ну, это уж ты трудись, а я — слуга покорный! Думать там! соображать! Какая же это будет жизнь, коли меня на каждом
шагу думать заставлять будут? Нет,
брат, ты прост-прост, а тоже у тебя в голове прожекты… тово! Да ты знаешь ли, что как только мы начнем думать — тут нам и смерть?!
— Дал бы,
брат, и больше, да уж очень много вас нынче, развелось! На каждом
шагу словно западни расставлены! Одному десять, другому двадцать, третьему целых сто… Это и на здоровые зубы оскомину набьет!
По берегам зеленый лопух, схваченный водою, тянулся из нее, тревожно размахивая не потонувшими еще верхушками, между тем как в нескольких
шагах, на большой глубине, и лопух, и мать-мачеха, и вся зеленая
братия стояли уже безропотно и тихо…
— Постой-ка, — сказал ямщик Егору, — уж не овраг ли это? Придержи-ка,
брат, лошадей, а я пойду посмотрю. — Он сделал несколько
шагов вперед меж частого кустарника и закричал: — Ну так и есть — овраг!
— Ну,
брат… и дамочка!.. — сказал Тит шопотом и почему-то ускоряя
шаг… — Заметил ты?.. Как она смотрит?
— Да,
брат, — начал он, — я теперь могу сказать с Кольцовым: «До чего ты, моя молодость, довела меня, домыкала, что уж
шагу ступить некуда…»
—
Брат! слушай, — продолжала Ольга, я всё обдумала и решилась сделать первый
шаг на пути, по которому ни тебе, ни мне не возвратиться.
— Нет, женитьба —
шаг серьезный, надо сначала взвесить предстоящие обязанности, ответственность… чтобы потом чего не вышло. Это меня так беспокоит, я теперь все ночи не сплю. И, признаться, я боюсь: у нее с
братом какой-то странный образ мыслей, рассуждают они как-то, знаете ли, странно, и характер очень бойкий. Женишься, а потом, чего доброго, попадешь в какую-нибудь историю.
— Конечно, покуда это еще идеал, — прибавил он скромно, — но первые
шаги к осуществлению его уже сделаны. Не далее как неделю тому назад, встретил я на станции действительного статского советника Фарафонтьева, который прямо сказал мне: «Ты,
брат, не смущайся тем, что ты только становой! все мы под Богом ходим!»
— Ну довольно, — шептал дядя, — тут до него не более сорока
шагов. Ты,
брат, стреляй лежачего, а я, если побежит, стану добивать.
— Брак должен быть разумной сделкой, исключающей всякий риск. Именно так и думаю я поставить с Бенковским. Но, прежде чем сделать этот
шаг, я хотела бы выяснить законность претензии этого досадного
брата. Пожалуйста, пересмотри все бумаги.
Мать писала ему, отговаривая от такого решительного
шага. Он отвечал ей, что призвание бога выше всех других соображений, а он чувствует его. Одна сестра, такая же гордая и честолюбивая, как и
брат, понимала его.
Вернувшись в обитель с своей куклой, Половецкий целых три дня не показывался из своей комнаты.
Брат Павлин приходил по нескольку раз в день, но дверь была заперта, и из-за неё слышались только тяжелые
шаги добровольного узника.
Обитель «Нечаянные Радости» представляла собой типичную картину медленного разрушения и напоминала собой улей, в котором жизнь иссякала. Мало было
братии и мало богомольцев. Но это именно и нравилось Половецкому, потому что давало ту тишину, которая дает человеку возможность прислушиваться к самому себе. Кроме Ираклия, все остальные не обращали на него никакого внимания. У каждого было какое-нибудь свое дело. Половецкий являлся чужим человеком, и он это чувствовал на каждом
шагу.
У всех простые русские лица, какие можно встретить на каждом
шагу. И держали себя все просто. Не чувствовалось деланного монашеского смирения. Один
брат Ираклии представлял некоторое исключение своей неестественной суетливостью. Он, очевидно, уже успел предупредить игумена о новом монастырском госте.
В доказательство своего величия
брат Ираклий схватил со стола бюст Наполеона, выпрямился и, отступив несколько
шагов, проговорил...
— Радость-то, радость-то какая… — шептал
брат Павлин, ускоряя
шаг. — Это
брат Герасим звонит. Он у нас один это понимает. Кажется, чего проще ударить в колокол, а выходит то, да не то…
Брат Герасим не совсем в уме, а звонить никто лучше его не умеет.
— Да он сумасшедший!.. — в ужасе решил
брат Ираклий, стараясь уйти от лвери неслышными
шагами. — Да, настоящий сумасшедший… Еще зарежет кого-нибудь.
Брату Ираклию не понравился тон ответа и бесцеремонное оглядывание. Он круто повернулся, сделал несколько
шагов и вернулся.
Брат Павлин прибавил
шагу и несколько раз оборачивался, глядя на Половецкого улыбавшимися глазами, как будто желал его ободрить.
Тотчас же послышались торопливые
шаги, и в столовую вошла Зина, высокая, полная и очень бледная, какою Петр Михайлыч видел ее в последний раз дома, — в черной юбке и в красной кофточке с большою пряжкой на поясе. Она одною рукой обняла
брата и поцеловала его в висок.
«Теперь все дело как на ладони, — думал он, крупными
шагами идя вдоль набережной. — Тешилась, значит, ведьма треклятая, одурачить меня думала… Коли б в самом деле на мыслях у нее в те поры про меня было, не стала бы у
брата места сулить, сказала бы, что сама задумала пароход покупать… А я-то, дурак, ровно ошалел тогда!.. Вся теперь надежда на Сергея Андреича».
— Мы не собачьей породы — объедками нашего
брата не удивишь, — презрительно отозвался на́больший и ровным медленным
шагом отошел в сторону.